Нам нет преград [= Птица] - Антон Антонов

— Ну что я такого сделала? За что мне такое наказание?!

Она прислонилась к дереву, закрыв руками лицо, и не сразу поняла, что Птица приблизился к ней на недозволенное расстояние и ласково гладит её волосы и обнаженные руки, шепча на ухо:

— Не надо плакать. Я не наказание, а объективный факт окружающей реальности. Я никому ничего не скажу.

В промежутках между фразами он прикасался губами к изящной ушной раковине девушки, и это почему-то подействовало на неё успокаивающе. Закрыв глаза, она прижалась к шершавой коре дерева спиной, безвольно опустила руки и расслабилась всем телом, позволив мальчику слизывать солёные слезинки со своих щёк.

Когда Юрик стал целовать её губы, старательно следуя рекомендациям «Камасутры» и «Техники современного секса» (которые он собственноручно печатал на контрастной фотобумаге у себя дома в ванной с плёнок, под строжайшим секретом доверенных ему старшими друзьями), вожатая вдруг стала смеяться, шепча: «Нет, нет, не надо, нельзя», — но её попытки уклониться от поцелуев казались несерьёзными, и Птица не обращал на них внимания. Руками он шарил по телу вожатой, и сквозь тонкую ткань платья она чувствовала жадные прикосновения мальчишеских ладоней. Это было приятно — настолько, что она не находила в себе сил остановить запретное развлечение. Наоборот, греховность и недозволенность происходящего только усиливали наслаждение.

Наверно, виноват был алкоголь, вскруживший Леночке голову. Выпила она всего ничего, но видимо это всё-таки сказалось на исправности её внутренних тормозов. Почему-то чем дальше, тем больше её разбирал смех. Она — с её-то репутацией недотроги, ждущей принца, — позволяла какому-то юному хулигану делать с собой невесть что и вдобавок получала от этого удовольствие.

На самом деле она уже имела кое-какой сексуальный опыт и даже попытку замужества, не доведенную, впрочем, до логического завершения. Но в лагере все, кроме ближайших друзей, знали о ней только то, что было на виду, а именно — то, что в данный момент у Леночки нет парня и она не очень-то жаждет его заиметь. С другой стороны, изобилия претендентов на её руку, сердце и прочие части тела вокруг тоже не наблюдалось. Сильные духом мужчины предпочитали более доступных и эротичных подруг, а жертвы сексуальной неудовлетворённости не интересовали саму Леночку.

Мысли на ту тему сумбурно проносились в голове девушки, пока Юрик Лебедев по прозвищу Птица не без успеха пытался проникнуть под её платье, где, как он достоверно знал из наблюдений предыдущего часа, нет более никакой одежды.

Смех Леночки тем временем достиг истерических пределов и вдруг оборвался. Она порывисто прижала мальчика к себе, ощутив прикосновение его восставшей плоти, но не дала воли желаниям своего тела, а просто сказала Юрику серьезно и почти строго, глядя ему прямо в глаза:

— Всё. Хватит.

И Юрик повиновался, опустил руки и сделал шаг назад. А Леночка вдруг почувствовала, что краснеет, и хотя в темноте, даже при полной луне, сиявшей над их головами, разглядеть этого было нельзя, она отвернулась от Юрика и, как девчонка, сорвалась с места, не разбирая дороги.

Птица проследил взглядом за тем, как она скрывается за деревьями, потом показал луне большой палец, поднял Леночкину сумку с купальником и тапочками и поплелся в свой отряд. По пути он умылся и смочил голову в фонтанчике для питья, чтобы иметь алиби на предмет мокрых волос.

Во сне ему снилась утренняя линейка, на которой все стоящие в строю почему-то были голыми, в одних пионерских галстуках, причём у вожатой Леночки галстук был крохотный, словно игрушечный, особенно остро оттеняющий её наготу. А у члена совета дружины, примерной пионерки Свечкиной галстук был, наоборот, чрезмерно большой, полностью закрывающий её налитые груди.

Но Свечкину в этом сне как раз исключали перед строем из пионеров за совместное купание с начальником лагеря в неположенном месте и неприличном виде. Поэтому большой галстук с неё сняли под барабанный бой, и Свечкина осталась совсем голой, только почему-то сочла нужным прикрыть руками поросший светлыми волосами венерин холмик, хотя он и раньше, до снятия галстука, был открыт на всеобщее обозрение и никого решительно не смущал.

Голос с неба безапелляционно возгласил: «Тебя не примут в комсомол!», и все присутствующие в удивлении посмотрели наверх. То, что они увидели, изумило многих ещё больше. Из белоснежных облаков выглядывал чёрный громкоговоритель, дурным голосом орущий «Нам нет преград».

Созерцая это, прямо скажем, необычное зрелище, Юрик блаженно улыбался во сне.

Утром, на настоящей линейке, невыспавшийся Юрик не преминул сообщить Свечкиной:

— А ты мне сегодня во сне приснилась. В неприличном виде.

— Это в каком? — поинтересовался откуда-то сзади Шура Семицветов, чьи оттопыренные уши, как локаторы, улавливали все звуки вокруг, даже те, которые не были для этих ушей предназначены.

— В голом, — охотно пояснил Птица, и сразу несколько юношей бросили на Свечкину удивленный взгляд. Раньше этот аспект как-то ускользал от их внимания. Никто никогда не думал, что строгая и примерная Свечкина может быть голой. Подобная мысль была почти столь же кощунственной, как изредка посещавшее отдельных пионеров озарение, что Ленин, оказывается, тоже ходил в туалет.

Под раздевающими взглядами Свечкина покраснела до корней волос и наверно убежала бы с глаз долой — но уже протрубили горнисты и простучали барабанщики, а с дальнего конца строя к центру пронесли знамя. Покинуть строй в этот момент означало сорвать линейку, а на такое Свечкина была не способна. Пионерский долг пересилил, и она, сдержав слёзы, вскинула руку в салюте.

После линейки благоразумный, умеющий никогда не попадаться и не попадать Женька Гуревич сказал Юрику:

— Зря ты нарываешься. Она опять настучит, и полетишь ты отсюда белым лебедем.

— На то и гадкий утёнок, чтобы лебедем летать, — гордо ответствовал Юрик.

Свечкина, однако, и не подумала стучать. Правда, любители этого дела имелись в отряде и помимо неё, но они были лишены доступа в высокие сферы, так что их стук не пошёл дальше вожатой, которая и так краем уха слышала разговорчики в строю.

А день был банный, и Леночка была одна на весь отряд. Второй вожатый Дима ещё в начале смены явился на летучку с тяжёлого похмелья, вдрызг разругался с начальником и тут же был уволен, а замены ему пока не нашли.

Так что Леночке пришлось самой купать сначала мальчиков, а потом девочек. С мальчиками она, естественно, была в купальнике, а сами мальчики — в плавках. Только Птица явился без плавок, закрутив в обоснование этого замысловатую фразу в своей привычной манере: